Материалы сайта
www.evrey.com
Посещайте наш сайт ежедневно!
Отдавая что-то другим, мы, пусть на самую малость, уподобляемся Всевышнему, который постоянно одаривает нас. Он дает нам все, в том числе — и возможность победить в себе негативные черточки и проявления…
ПРИНЦЫ И НИЩИЕ
Случилось это незадолго до Рош а-Шана. Погруженная в мысли о предстоящих покупках к празднику, я шла по многолюдной иерусалимской улице. И вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Я повернула голову и прямо перед собой увидела поразившее меня женское лицо. Дело в том, что каким-то непостижимым образом это лицо постоянно менялось: то казалось изможденным и старым, то — молодым, потом опять — старым...
В такие дни нищие в городе встречались чаще обычного. И все они, как мне казалось, мало отличались друг от друга. Но приблизившаяся ко мне нищенка выделялась из их среды. Было в ней что-то необычное. Очень худая, скуластая, неопределенного возраста, она, как мне невольно представилось, словно только что спустилась со сцены, сыграв «попрошайку» в любительском спектакле по известному роману Диккенса «Оливер Твист». И вот так, прямо в гриме, не сменив театральный костюм на обычное платье, вышла к озабоченным подготовкой к празднику людям.
Она, нарушив границы моего личного пространства, стояла так близко, что я ощущала запах, исходящий от ее одежд. Обращаясь ко мне, женщина говорила о каком-то несчастье, обрушившемся на ее семью, о безвыходном положении, в котором она оказалась, о своих бедных детях… По ходу этого монолога, произносимого негромким молящим голосом, ее лицо старательно выражало отчаяние, но темные глаза несколько раз сверкнули недобрым блеском.
Я хорошо владею разговорным ивритом. Подобных проблем в общении с людьми у меня давно уже не бывает. Но тут… Многие слова я вообще не понимала.
— Помоги нам! — завершила она свою речь на патетической ноте, требовательным и выразительным жестом протянув ко мне руки.
Я невольно съежилась. «Осторожно!» — предупредил меня внутренний голос. Эта нищета, реальная или фальшивая — слишком наигранна. Тем не менее, я достала кошелек и дала ей десять шекелей.
Конечно же, у меня была возможность, не дослушав ее, развернуться и уйти с того места. Все, что она рассказывала таким, как я, прохожим, могло быть рассчитанной на жалость «профессиональной легендой». Но ведь нельзя было исключить и вероятность того, что где-то, затаившись в темном углу, ждут маму голодные дети, надеясь, что она принесет им хотя бы какую-нибудь еду. Нет, я не хотела брать на себя такую ответственность. Тем более, перед Рош а-Шана и Йом Кипуром, перед тем, как Всевышний определит судьбу каждого из нас на весь следующий год. Уж лучше поддаться на обман, нежели отказать человеку, который действительно нуждается в твоей поддержке. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить других? Сегодня ты — «принц», потому что Творец наделил тебя достойным существованием. А завтра… Только Ему известно, что произойдет с тобой завтра.
Рука женщины с зажатой в ней монетой исчезла в складках одежды. «Тода (спасибо)», — пробормотала она, бросила на меня мимолетный прощальный взгляд и улыбнулась. И в тот самый момент мне почему-то вспомнился папа…
Мой отец, Норман Казн, работал редактором в газете «Субботнее обозрение». Любовь и внимание к людям были его «второй натурой». У него даже вопроса не возникало, дать человеку то, что он просит, или не дать. Часто, заметив или узнав, что кто-то оказался в трудном положении, папа сам проявлял инициативу и протягивал руку помощи. Он с легкостью расставался со своими вещами, если считал, что другому они нужнее. И чувствовал себя совершенно счастливым. Если у меня в отдельные моменты и были к нему какие-то претензии, он отзывался на них проявлениями такой доброты, что я, как правило, стыдилась потом собственного неумения понять, какой удивительный человек живет со мной рядом.
Рав Авигдор Миллер как-то сказал: «если ты делаешь что-то хорошее (он имел в виду, конечно же, взрослых, для детей — другие правила), старайся никому об этом не рассказывать. Чем меньше говоришь о своих добрых поступках, тем лучше. Так ты подражаешь Всевышнему».
Мой отец почти никогда не говорил о своих добрых поступках. Эта часть его существования постепенно открывалась мне из маминых рассказов о нем после его смерти. Из того, что она поведала, мне отчетливо запомнился, например, такой эпизод.
— В ту ночь, — рассказывала мама, — была самая настоящая метель. Кто-то взломал дверь нашей машины и украл папин портфель, прихватив заодно и его очень хорошее, совсем еще почти новое зимнее пальто. Пальто было очень теплое, и папа его очень любил. Мы сообщили об ограблении в полицию, и вскоре нам позвонили, сказав, что портфель обнаружен в ближайшем мусорном баке, и его содержимое нетронуто. Пальто нашли по описанию. Человек расхаживал в украденном пальто по городу.
Вещи нам вернули в полном порядке, — продолжала мама. — А потом папа спросил у полицейского, где находится сейчас «этот человек» (вор). Полицейский заверил отца, что оснований для волнений нет, что похититель — в тюремной камере предварительного заключения. Папа спросил, может ли он встретиться с ним. Полицейский очень удивился, но дал согласие на визит. В камере папа пробыл больше часа. А когда вышел, сказал, что у них был откровенный, душевный разговор, что этот человек — «хороший малый», только попал в беду: потерял работу, оказался без средств и лишился дома...
Потом отец свидетелем пришел на заседание суда. И сказал судьям, что он готов взять на себя ответственность за этого человека. Судьи охотно согласились. Папа нашел ему работу где-то в издательстве и подарил ему свое пальто.
— Представляешь, — произнесла в заключение мама, — отдав собственное любимое пальто, Норман от души радовался. «Ты видела? — спросил он меня. — Это пальто так идеально на нем сидит, словно оно специально для него сшито».
В моей памяти воскрес еще один эпизод. Это было где-то в начале 1980-х годов. Мои родители только что приехали в Израиль и не успели сориентироваться в израильской реальности. Мы сели в такси. Водитель был чем-то недоволен, через зеркало поглядывал на нас неприветливо и всю дорогу ворчал.
— Сколько в Израиле дают таксистам «на чай»? — шепотом спросил меня папа, когда мы подъезжали к дому.
— Здесь вообще это не принято, — с заметным раздражением в голосе ответила я. — А этому ты уж точно ничего сверх счетчика не должен…
Папа, разумеется, поступил по-своему. Отказался от сдачи и тепло поблагодарил таксиста. Мне же, когда мы поднялись в квартиру, сделал «выговор», придав своему лицу строгое выражение:
— Ты, Сара, — сказал он, — была сейчас неправа. Надо быть добрее к людям. Работа у таксиста очень тяжелая. Помногу часов за рулем, в постоянном напряжении. Да еще и пассажиры попадаются, мягко говоря, невежливые… Я благодарен Всевышнему, что мне не приходится зарабатывать на хлеб таким способом…
В Торе описывается, как Йосеф, мысленно обращаясь к отцу своему Яакову, молил укрепить его, оказать ему духовную поддержку — чтобы ему, Йосефу, достало сил избежать роковой ошибки.
Видимо, что-то подобное произошло и со мной, когда я, дав той странной женщине десять шекелей, начала вспоминать папу. Обычно, когда я вижу нищего, какое-то неприятное чувство охватывает меня. Не могу даже определить, что именно меня так отталкивает. Но в большинстве случаев, когда в поле моего зрения попадают нищие, я стараюсь обходить их стороной. Теперь же, испытав простое чувство радости от того, что хоть чуточку помогла человеку, я внезапно осознала, что во мне засветилась какая-то духовная искорка, оставленная в этом мире моим отцом.
Делая добро, пусть и незначительное, мы в той или иной степени уподобляемся Творцу. Отдавая что-то другим, мы подражаем Ему. Он же одаривает нас постоянно. Он дает человеку все, в том числе — возможность пересилить какую-либо негативную черту и испытать радость победы над собой. Такие победы, быть может — самое важное, самое значительное в нашей жизни.
Материал сайта международной еврейской религиозной организации Эш а-Тора
aish.com
Перевод с английского
Сара Шапиро
писатель, автор многих книг