Когда в России (на Украине, в Белоруссии, а также в их «парижском филиале») складывалась самостоятельная школа нового еврейского искусства, которую представляли Марк Шагал, Натан Альтман, Хаим Сутин, Давид Штеренберг, Хана Орлова и другие, Меир Аксельрод был совсем еще ребенком и не помышлял о поприще художника. Он родился 18-го июля 1902 года в местечке Молодечно (ныне — город в Белоруссии, с тем же названием). Это был период «еврейского Возрождения», основная идея которого состояла в том, чтобы соединить древние и фольклорные традиции культуры народа с новациями авангарда.

Однако столь сложная и многослойная задача названной плеяде художников оказалась не по плечу — желаемое превышало возможности. Придет время и перед большинством художников встанет вопрос: или не отдаляться от еврейской жизни и еврейских традиций, или утверждаться на позициях радикального авангарда.

В 20-х годах на художественной арене России появляется новое поколение художников: М.Горшман, А.Лабас, Х.Шехтман, С.Юдовин и другие. Значительное, место среди них занял самобытный художник Меир Аксельрод. На смену бунтарям-ниспровергателям пришли традиционалисты, превыше всего ценившие, с одной стороны, духовный и эстетический опыт, накопленный в местечках (в широком смысле этого понятия), с другой — испытанный веками профессионализм, культуру живописи, рисунка, пластики.

Еще в ранней юности Меир Аксельрод ощутил неодолимое влечение к изобразительному творчеству. Одиннадцатилетним мальчиком он посещает рисовальную «Школу» Иегуды Пэна. В студию Пэна он вернется в 1919-м году. А в 1920-1921 гг. он, работая чертежником Управления связи Красной армии Западного фронта, приходит в Изостудию Пролеткульта под руководством Штраниха.

Когда война с белополяками закончилась, Меир становится учителем рисования и преподает в средних школах Минска. В 1921-м девятнадцатилетний Аксельрод дебютирует на выставке белорусских художников в Минске, где публике было представлено тридцать шесть его работ — зарисовки еврейских кварталов и кладбищ, портреты и жанровые работы, сюжетно связанные с жизнью евреев в маленьких городках на западе России.

Сразу же после этой выставки Меира направили на учебу в московский ВХУТЕМАС.

В тот период во Вхутемасе преподавали разные по своему творческому складу, известные художники: Штеренберг, Кончаловский, Фальк, Лентулов, Фаворский…

Во Вхутемасе Меир всерьез занялся графикой, гравюрой. В этой творческой сфере его считали прямым наследником и продолжателем дела Фаворского. От учителя он унаследовал не только технические приемы, но и стремление к созданию собственного, убедительного мира.

В то же время страсть к рисунку и живописи не покидала его.

В возрасте 24-х лет Меир Аксельрод становится членом общества художников «4 искусства» и на равных участвует подряд в трех выставках Общества вместе с Фальком, Петровым-Водкиным, Сарьяном, Малевичем, Фаворским, Эль-Лисицким — плеядой блестящих мастеров, которые ныне считаются классиками. Его произведения были замечены, а их автора назвали художником выдающегося таланта.

Тогда же Аксельрод целиком отдается во власть свободного рисования. «Я больше не гравирую, — пишет он в те времена. — Гравюра мешает мне непосредственно выражать то, что я чувствую при виде модели. Между нами становится доска, резец, печать. Это все требует расчета, рационального использования и, в конечном счете, охлаждает». На рисунках Аксельрод в тот период изображает простых людей, редко — незатейливые пейзажи… Лиричные, поэтичные образы населяют созданные им листы.

В работах Аксельрода появляется новое — цвет. «Я бы не стал отделять у него графику от живописи, — пишет в 80-е годы московский художественный критик Вильям Мейланд, — его графика (и это не парадокс) живописна, а живопись графична…».

К концу 20-х годов в рисунках Аксельрода проявляется все более глубокое проникновение в самую сущность еврейского характера.

Когда говорят о «традиционности» произведений М.Аксельрода, то, в первую очередь, подразумевается, что художник прокладывал собственный путь в искусстве на основе творческого освоения мирового художественного наследия — от раннего Возрождения до современных ему новаций.

Времена были тяжелые, жестокие: жернова тоталитарной машины перемалывали судьбы художников, осмеливавшихся хотя бы на шаг отступить от канонов соцреализма. Еврейским художникам было трудно вдвойне: еврейского искусства в государстве «интернационалистов» просто «не было». В 1931 году по указанию властей создается Российская Ассоциация пролетарских художников (РАПХ), которая и поделила всех художников на две категории – «попутчиков, классово чуждых пролетариату» и «истинно пролетарских художников». Впрочем, существовала и третья — «скатывающиеся на позиции буржуазного искусства». К ней и причислили Аксельрода, вместе с Тышлером, Гончаровым, Штеренбергом и другими.

Поначалу власти считали «скатывающихся» не безнадежными — их начали посылать в командировки, «для отображения трудовых подвигов», туда, где эти подвиги совершались.

Меира Аксельрода, вместе с несколькими сотоварищами, направили в еврейскую сельскохозяйственную коммуну «Войо-Ново» («Новый путь») в Крыму. Для Аксельрода эта командировка оказалась как нельзя более кстати. Евреи-земледельцы — эта тема волновала его еще в 20-е годы. Аксельрод обладал счастливым даром поэтического сопереживания обыденности. Простые сценки молотьбы, разгрузки телеги и т.п., ничего не теряя в своей достоверности, преображаются его романтическим восприятием. Так рождается серия «В степи», сложившаяся из картин, эскизов, акварелей, рисунков. Многие из них по праву считаются образцами еврейской лирики — светлой, радостной, утверждающей идеалы добра, любви и красоты.

Наступил период непримиримой борьбы с «формализмом». «Пуще всего в то время боролись с «формализмом», — вспоминает о том времени дочь художника, поэт Елена Аксельрод, — хотя, по-моему, никто толком не знал, что это за штука — скорее всего, выдуманный кем-то ругательный ярлык для любого явления в искусстве, носящего печать индивидуальности. Аксельрод тоже был уличен в формализме, так же, как К. Истомин, Б. Волков, П. Митурич, которые надолго оказались вычеркнутыми из истории советского искусства».

Но Аксельрод не предался унынию. Он, что бы не происходило вокруг, не покладая рук, работал, создавая новые и новые произведения.

Значительное место в творческом наследии М.Аксельрода занимает книжная графика и декоративное оформление театральных постановок и костюмов к ним.

Еще в юности художник иллюстрировал прозу Бабеля. Впоследствии он оформил несколько книг еврейских поэтов, затем — рассказы Шолом-Алейхема и И.-Л.Переца. В резких контрастах свободных по манере исполнения мастерских рисунков — отзвук драматического мироощущения еврейского народа.

В 50-е годы Аксельрод оформляет книги Горького, Коласа, Ожешко, Маршака, Серафимовича… Говоря об этой стороне творчества отца, Елена Аксельрод отмечает: «В последнее десятилетие жизни отец откровенно тяготился работой над иллюстрациями. Брался только за те книги, авторы которых были ему особенно близки...».

Много лет Меир Аксельрод плодотворно сотрудничал с еврейскими театрами Москвы, Минска, Киева. Его декорации и костюмы к «Мере строгости» Д.Бергельсона, «Жакерии» П.Мериме, «Разбойнику Бойтре» Кульбака, инсценировкам произведений Шолом-Алейхема — «Тевье-молочник», «Заколдованный портной», «Менахем-Мендл» и другие — стали частицей истории еврейского театра и театрально-декоративного искусства.

«Аксельрод и в театре оставался, прежде всего, живописцем, — писала театральная критика, — ищущим не детали, а колорит спектакля, его настроение… Уроженец еврейского местечка, он чувствовал еврейский быт изнутри, но никогда не стремился к однозначному его воспроизведению...».

На протяжении всей творческой жизни, а по существу – всю сознательную жизнь Аксельрод писал портреты. Им создана галерея прекрасных портретов еврейских писателей – Р.Рубиной, Ш.Горшмана, Б.Слуцкого, О.Дриза, А.Бруштейн, и других. Он пишет неповторимые по своей психологичности портреты безымянных натурщиков, наполненные нежной влюбленностью портреты членов семьи («Портрет дочери», «Портрет жены в белой шляпе», «Лена и маленький Миша»).

В первые дни Второй мировой войны Меира Аксельрода призвали в армию. Но служил недолго. Вскоре знаменитый советский кинорежиссер Эйзенштейн пригласил его участвовать в работе над фильмом «Иван Грозный». Киностудия «Мосфильм» была эвакуирована в Алма-Ату. Туда же отправился и Аксельрод с семьей. Меир не был бы самим собой, если бы не воспользовался возможностью отразить в своих работах то для него новое, во что окунула его судьба. Незнакомый быт, иные жизненные ритмы, непривычная цветовая среда способствовали обострению живописного восприятия. Лирическое, созерцательное настроение характерно для его акварелей и гуашей среднеазиатского цикла.

Война окончилась. «Отликовали, оплакали погибших, встретились с вернувшимися в Москву друзьями, — пишет Елена Аксельрод, — и потянулись скудные, безбытные, послевоенные будни…». И еще: «О погромах забывать не давали — сначала постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», потом — борьба с «безродными космополитами»… Близились времена «окончательного решения еврейского вопроса» в советской литературе и культуре… Работы на выставки не принимали, газеты уличали пейзажи Аксельрода в формализме и унынии…».

Безнадежность, подавленность, затхлый воздух первого послевоенного десятилетия не могли не порабощать художников, гасили краски. Но Аксельрод, то ли неосознанно предчувствуя скорую кончину, то ли от того, что дышать все-таки стало чуть свободнее, ощутил, как в молодости, прилив энергии. Он работает много, плодотворно, без устали. 1947-1958 гг. — поездки по Центральной России, в бесконечно любимый им Крым, на Кавказ. Пишет пейзажи, работает над иллюстрациями… 1959-1964 гг. — он едет в Прибалтику и Закарпатье. Появляются пейзажи Вильнюса, Риги, Таллинна, сельские пейзажи, портреты, композиции… 1964-1969 гг. — Подмосковье и снова Крым. Результат этого путешествия — пейзажи, портреты писателей, художников, актеров.

Трагические переживания военных лет и в 60-е продолжают волновать художника. Он пишет цикл «Гетто». И это — не историческая «документалистике». Все они наполнены живой болью современника.

В 1968 году в художественном музее Ростова-на-Дону состоялась персональная выставка творчества Меера Аксельрода. В том же 1968-м он «запойно», по выражению его дочери, работает в своей мастерской в Москве над пейзажами, составившими серию «Воспоминания о старом Минске». Толчком послужили случайно обнаруженные в старых папках карандашные и акварельные наброски.

Последние три года жизни Меира стали периодом дивного творческого всплеска, его «лебединой песней». В разнообразных и многочисленных работах этих лет, в последней большой серии «Воспоминания» нет формальных новшеств, но поэтическое ощущение жизни выражено с такой силой душевной проникновенности, с такой тонкостью и сердечностью лирического созерцания мира, которые без преувеличения можно назвать «прикосновением к вечности».

10 января 1970 года Меира Аксельрода не стало.

«Это прекрасный пример того, — написал о жизни, творчестве и судьбе Меира Аксельрода поэт Арсений Тарковский, — как выгодно быть честным и чистым человеком… Вы видите совершенно наглядно, какие прекрасные плоды это приносит, как дорого то, что делается людьми такого рода, которые с подлинно святым упрямством, с железной волей пробиваются сквозь все преграды».

Меир Аксельрод никогда не был в Израиле. Но здесь обрели дом многие его работы. В семье дочери, поэта Елены Аксельрод и внука — художника Михаила Яхилевича. А в театральном музее при Иерусалимском университете экспонируется коллекция из сорока эскизов Меира Аксельрода к различным спектаклям…

Публикуется в сокращении