…Металлические чудовища со скрежетом рвали землю и поднимались вверх по усыпанной камнями дороге, идущей по базальтовому склону к гребню горы, который завершался ровным плато, где размещался склад боеприпасов и топлива для танков.

Голда Меир (в то время — премьер-министр Израиля) смотрела с обзорной площадки вниз, на долину Кунейтра, которую в память о самой кровавой битве войны Судного дня стали называть «Долиной Слез».

Тогда, в 1973 году, на Израиль напали арабские страны, имевшие на своем вооружении больше бронетанковой техники, чем гитлеровская армия на пике своей мощи. Только на Голанских высотах Сирия бросила в бой 1400 танков против 160-ти — израильских. Окрестности оглушал страшный грохот и лязг железа. Израильские защитники, оказавшись в тяжелейших условиях неравного боя, вели огонь по противнику прямой наводкой. В кульминационный момент эта битва превратилась в противостояние духа и воли. И сирийцы не выдержали, дрогнули и беспорядочно бежали с поля боя.

Лицо Голды Меир прорезали глубокие морщинки, сложившиеся в трагические линии. Она смотрела на Долину Слез покрасневшими глазами. Это были полупраздничные дни (холь-амоэд) Суккота 1973 года. Она приехала, чтобы своими глазами увидеть кровавую битву. Рядом с ней стояли министр обороны Моше Даян и начальник Генерального штаба, генерал Давид (Дадо) Элезар — оба с серыми от усталости и недосыпания лицами. Они смотрели вниз и видели, как запыленные, до предела измотанные экипажи заряжали танки артиллерийскими снарядами, заправляли их топливом и, разворачивая свои боевые машины, с лязгом и ревом снова устремлялись к линии фронта.

Был отчетливо слышен приглушенный расстоянием грохот орудий, обстреливавших дорогу на Дамаск. Дадо, положив карту Голанских высот на танковую броню, вычерчивал на ней карандашом линии боевых порядков, объясняя ситуацию Голде Меир, которая мало разбиралась в военных делах.

Моше Даян передал ей свой бинокль, чтобы она лучше могла рассмотреть эти ужасные картины войны. Повсюду в долине валялись разбитые взрывами гаубицы и грузовики. Военные медики на носилках несли раненых. Взорванные танки все еще продолжали гореть, поднимая в воздух густые облака дыма…

Решение о поездке Голды Меир на передовую было принято в последнюю минуту. Она сама настояла на этом, отметая все возражениям Моше Даяна, который беспокоился о ее безопасности. Хотела своими глазами увидеть эту страшную долину. «Возьмем с собой зарубежных журналистов, — распорядилась она. — Пусть весь мир узнает, с каким значительным перевесом сил пришлось столкнуться Израилю».

Времени на то, чтобы собрать достаточно многочисленную журналистскую группу, не оставалось. И в результате Голду Меир сопровождали в этом «путешествии» лишь несколько зарубежных комментаторов. Учитывая, что поездка была импровизированной, а также особую, требующую деликатности ситуацию, пресс-конференцию решили не проводить. Однако без вопросов, конечно же, не обошлось. «Скажите, госпожа премьер-министр, какие мысли возникают у вас, когда вы смотрите на это поле битвы?», — спросил Голду Меир один из журналистов.

Она направилась к бронетранспортеру, на котором оборудовали сукку. Сверху «сооружение» накрывали эвкалиптовые ветки, что придавало ему сходство с шалашом.

Голда Меир шла к передвижной полевой сукке, и фоторепортеры следовали за ней, ежесекундно щелкая затворами своих фотоаппаратов.

Только закончив молитву, солдаты заметили, что в сукке — гости.

 — Хаг самеах! (с праздником), — сказала Голда, и солдаты ответили ей на приветствие, не скрывая своего удивления от столь неожиданного появления в сукке премьер-министра Израиля.

Это были резервисты, призванные в Йом Кипур прямо из синагог. Они должны были укрепить растянутую линию фронта, которая сдерживала сирийцев вдоль гребня Голанских высот. Они уже побывали в боях, защищая автодорожную магистраль, ведущую вниз, к Хайфе. Теперь же они ненадолго покинули передовую, чтобы заправить свои танки горючим, пополнить запасы снарядов и починить неисправности пострадавшей от обстрелов техники. Этот вынужденный перерыв дал им возможность прочесть молитвы Суккота.

Голда с поистине материнским участием расспрашивала солдат об их семьях, профессиях. Перед ней, как вскоре выяснилось, были адвокаты, учителя, продавцы фалафеля, пекари, бухгалтеры, владельцы магазинов и менеджеры.

— Вероятно, кто-то из вас тоже хочет задать мне вопрос? — спросила она, завершая встречу.

— Можно мне? — поднял руку пропыленный танкист.

На вид ему было, лет двадцать пять.

— Моего отца убили в 1948 году, — продолжил он сиплым от усталости голосом. — И мы выиграли ту войну. Мой дядя погиб в войне 1956-го. И в этой войне мы победили. В войне 1967 года мы взяли верх. Тогда, в одном из боев мой брат лишился руки. На прошлой неделе я потерял лучшего друга. Его убили здесь, в Долине Слез. Мы, правда, выстояли в этом бою... Но Голда, разве наши жертвы стоят этих «временных» побед? Зачем вся наша военная мощь, если мы не в состоянии добиться мира?..

Голда Меир посмотрела на молодого солдата долгим, грустным взглядом. В ту минуту эта неутомимая и непреклонная пожилая женщина воплощала в себе саму идею еврейской силы. Она точно знала, что, несмотря на все трудности и потери, сила все равно несравнимо лучше беспомощности.

Вместе с вами оплакиваю ваши потери, — произнесла она полным сочувствия голосом. — Оплакиваю всех убитых в боях. Я часто думаю о них по ночам, не в состоянии уснуть от этих мыслей… Отвечу со всей искренностью: если бы мы жертвовали жизнями людей ради нас с вами, эти жертвы, наверное, не были бы оправданными. Но я осознаю, что они принесены во имя выживания еврейского народа. И это осознание дает мне веру, что такие жертвы не могут быть напрасными…

Смущенная улыбка тронула уголки ее губ. Внезапно на ее лице, лице пожилой женщины, совсем по-девичьи ярко засветились глаза.

Наш разговор напомнил мне одну давнюю историю, — медленно произнесла Голда Меир. — Это было в 1948 году, тоже — в Суккот…

Голда тогда приехала в Москву — она стала первым израильским послом в Советском Союзе. Время было для России, а для российских евреев — особенно, тяжелое. Самый разгар «сталинской эпохи». К тому времени вот уже 30 лет (это началось сразу же после социалистической революции в 1917 году) евреи СССР были оторваны от всего еврейского мира. Сталин вел против еврейского мировоззрения жестокую войну. За изучение иврита и Торы, соблюдение еврейских традиций людей арестовывали и отправляли в лагеря, в Сибирь.

В первый шаббат в Моске, представив свои верительные грамоты, Голда в сопровождении коллег по посольству пошла в московскую синагогу. Народу в ней почти не было.

Однако новость о прибытии в Москву сотрудников израильского посольства распространилась очень быстро. На следующий день, когда Голда Меир снова шла в синагогу, она увидела, что вся улица Архипова (на этой улице стоит Большая Московская синагога) запружена евреями. Появления израильтян ждали около 50,000 человек. В толпе были старики и молодые, родители с маленькими детьми на руках, люди в военной форме. И это — несмотря на страшный риск, которому они себя подвергали. Евреи столицы пришли к синагоге, чтобы вместе с сотрудниками израильского посольства праздновать основание еврейского государства и продемонстрировать им свою причастность и родство.

 Внутри синагоги было то же самое. Без всяких речей, эти люди демонстрировали свою любовь к Израилю и к еврейскому народу. Голда Меир для них была символом еврейского государства.

Меня переполнило чувство любви, — рассказывала Голда солдатам. — И это чувство было настолько сильным, что мне не хватало дыхания. Люди окружили меня, протягивали мне руки и кричали: «Шалом Алейхем, Голделе (Здравствуйте, Голда!), «Голделе, лайнге ёрн дыр» (долгих Вам лет жизни!», «Гут йомтов, Голделе!» (с праздником)». А я повторяла снова и снова: «А данк айх вос ир геблибен идн» (спасибо за то, что вы остались евреями). Некоторые кричали мне в ответ: «А данк мелухе Исроэл!» (спасибо стране Израиля). В те минуты я точно знала, что наши жертвы не напрасны…