В четырнадцать Лев Ландау — студент Бакинского университета. Учится одновременно на физическом и химическом факультетах. В 1924 году — переводится на физический факультет Ленинградского университета.

По окончании университета в 1927 г. он поступил в аспирантуру Ленинградского физико-технического института, где работал над магнитной теорией электрона и квантовой электродинамикой.

К 19-ти годам Ландау успел написать четыре серьезные научные работы, которые были опубликованы в специальных изданиях.

В 1929 году Льва Ландау на два года отправляют в научную командировку за границу. Он побывал в Германии, Швейцарии, Англии, Нидерландах и Дании. Познакомился с основоположниками квантовой механики, науки, которая в те времена еще считалась «новшеством». В том числе — с Вернером Гейзенбергом, Вольфгангом Паули и Нильсом Бором. Дружеские чувства к Нильсу Бору, оказавшему на него столь сильное влияние, Ландау сохранил на всю жизнь.

В январе 1930 года, работая с Паули в Цюрихе, он заинтересовался квантовым движение электронов в постоянном магнитном поле. За границей Ландау проводил важные исследования магнитных свойств свободных электронов и совместно с Рональдом Ф.Пайерлсом — по релятивистской квантовой механике ему удалось решить в этой области сложную задачу. Эти работы выдвинули Ландау в число ведущих физиков-теоретиков мира. И что самое важное — он научился обращаться со сложными теоретическими системами. Это умение пригодилось ему потом, когда он приступил к исследованиям по физике низких температур. Ему было тогда 22 года…

Отметив талант, перспективность молодого ученого, многие руководители крупных научных учреждений за границей были бы не прочь сделать его своим постоянным сотрудником. Но Ландау неизменно отказывался от весьма лестных и заманчивых предложений. «К роскоши я не привык, — вспоминал потом Лев Ландау, — Те условия, которые мне сулили, меня не интересовали. И всем я отвечал, что моя мечта — сделать все, что в моих силах, чтобы в моей стране было лучшее в мире образование».

В 1931 г. Ландау вернулся в Ленинград. Но вскоре переехал в Харьков (этот город был тогда столицей Украины) — его пригласили работать в Украинский физико-технический институт. Он возглавляет здесь теоретический отдел и одновременно заведует кафедрами теоретической физики в Харьковском инженерно-механическом институте и в университете. Здесь же, в Харькове, в 1934-м Лев Ландау познакомился со своей будущей женой — Корой Дробанцевой.

В 1934 г. Академия наук СССР присуждает ему ученую степень доктора физико-математических наук (без защиты диссертации). А в 1935-м он получает звание профессора.

Во всех работах Льва Давидовича проявляется его виртуозное умение решать сложнейшие задачи математическими методами. Он внес неоценимый вклад в квантовую теорию и в исследования природы и взаимодействия элементарных частиц.

Необычайно широкий диапазон исследований Ландау, охватывающих почти все области теоретической физики, привлекал в Харьков одаренных студентов и молодых ученых. В их числе оказался и Евгений Лифшиц, с которым Лев Ландау дружил и тесно сотрудничал до конца своих дней.

Выдающийся ученый создал вокруг себя особую школу, существование которой превратило Харьков в центр советской теоретической физики. Убежденный в необходимости основательной подготовки теоретика во всех областях физики, Ландау разработал жесткую программу, которую он назвал «теоретическим минимумом». Требования, которые предъявлялись к претендентам на право участвовать в работе семинара под его руководством, были настолько высоки, что за тридцать лет (при том, что число желающих лишь множилось) экзамены по «теоретическому минимуму» сдали всего сорок человек. Зато на тех, кто преодолевал этот барьер, Ландау не жалел времени, предоставляя им в выборе предмета исследования полную свободу.

Со своими учениками и непосредственными сотрудниками, которые с любовью называли его Дау, он неизменно поддерживал дружеские отношения. В помощь своим ученикам, совместно с Евгением Лифшицем, Ландау в 1935 году создал и опубликовал серию учебников — исчерпывающий курс теоретической физики. Его содержание авторы пересматривали и обновляли в течение последующих двадцати лет. Эти учебники, переведенные на многие языки, во всем мире заслуженно считаются — классическими и до сих пор служат для начинающих физиков-теоретиков необходимым учебным пособием.

За создание этого курса Ландау и Лифшиц в 1962 г. были удостоены Ленинской премии.

Коллеги и ученики, рассказывая о профессоре, неизменно вспоминают о его искрометном чувстве юмора. В общении с людьми он не признавал «дистанций» и шутками настраивал собеседника на доверительный лад. В Харькове на двери своего кабинета он вывесил табличку — «Л.Ландау. Осторожно! Кусается!». По институту из уст в уста передавались его меткие афоризмы: «Жрец науки?! Это тот, кто жрет за счет науки?», «Науки бывают сверхъестественные, естественные и неестественные» (вариант — «естественные, неестественные и противоестественные»). И т.д. и т.п.

Если Ландау что-то обещал, сомнений не было — выполнит. При всей «бытовой рассеянности» ученого, он поражал окружающих своей пунктуальностью. «Точность — вежливость королей, — говорил Лев Давидович, — Я за свою жизнь ни разу никуда не опоздал. Ни на одну минуту». И очень этим гордился.

В период жизни в Харькове все помыслы молодого ученого были устремлены в будущее. Оно казалось светлым и безоблачным. Он верил в справедливость системы, существующей в государстве, которому он, как ему представлялось, всецело принадлежал. Это самоощущение изменилось коренным образом в 1937-м, когда Харьковский Институт физики был разгромлен, а сам Ландау спасся от ареста лишь бегством в Москву. Да и то, как выяснилось — не надолго…

В Москву Ландау еще до всех «неприятностей» настоятельно приглашал известный ученый Петр Капица. Он создавал Институт физических проблем и намечал отдать должность руководителя отдела теоретической физики — Льву Ландау. Очутившись в Москве в 1937-м, Ландау принял предложение Капицы. Но через год его и здесь настиг «злой рок». Его арестовали по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии. Кто знает, что сталось бы с ним, если не вмешательство влиятельного Капицы. Капица, глава одного из крупнейших научных учреждений в стране, обратился с ходатайством прямо в Кремль и сумел добиться освобождения Ландау.

«Наша система, насколько я узнал ее с 1937 года, — говорил он, в частности, — совершенно определенно — фашистская система. Она такой осталась, и измениться так просто не может. Пока эта система существует, питать надежды на то, что она приведет к чему-то приличному, даже смешно. Наши — фашисты с головы до ног. Они могут быть более либеральными, менее либеральными, но идеи у них фашистские».

В институте жизнь пошла своим чередом. Ландау с еще большей самоотдачей погрузился в науку.

По «рангу» начальнику отдела полагался отдельный кабинет. Но Дау от «личных хором» отказался. Работал в основном дома. Семинары проводил в конференц-зале. Беседовал со студентами и коллегами в фойе института или, прохаживаясь по длинным институтским коридорам…

Те, кто близко его знал, рассказывали, что он почти всегда находился в состоянии творческого напряжения. Временами, захваченный новой идеей, терял сон и забывал о еде.

Бытовая часть жизни его не занимала. Отделяя от зарплаты деньги на «собственные нужды», он тратил их на то, чтобы поддерживать семьи физиков, погибших в сталинских лагерях, раздавал тем, кто испытывал материальные трудности.

Ландау был необычным человеком. Глубина истинного ученого сочеталась в нем с чертами подростка — во всем, что не касалось науки. Подростка честного, свободолюбивого, иногда — очаровательного, порой — несносного, не терпевшего недосказанности в отношениях между людьми.

Коллеги отмечали, что он никогда не «важничал» и не знал, что такое скука. Самая негативная оценка, которую он мог дать кому-то из окружавших его людей — «скучный человек».

«Наше временное пребывание на земле, — говорил он, — слишком скоротечно. А надо еще так много успеть! Самый страшный грех — это скучать!».

Его любознательность была ненасытна. «Без любознательности нормальное развитие человека, по-моему, немыслимо, — писал Ландау. — Отсутствие этого драгоценного качества зримо при всяком столкновении с куцым интеллектом, со скучным старичком любого возраста».

В общении с людьми он не делал различий. Всегда и со всеми был прост и откровенен, чужд какой бы то ни было рисовки. Однажды, отвечая на вопрос журналиста, он сказал о себе: «Просто физик-теоретик. По-настоящему меня интересуют только пока еще неизвестные явления природы. И все. Исследования я не назвал бы работой. Это — высокое наслаждение, удовольствие, огромная радость».

Научная система Льва Давидовича Ландау и ее последующие усовершенствования позволили не только объяснять видимые природные процессы, но — и предсказывать необычные явления. На его изысканиях, к примеру, строится теория распространение двух различных волн, называемых первым и вторым звуком и обладающих различными свойствами. Первый звук — это обычные звуковые волны, второй — температурная волна.

Во время Второй мировой войны Л. занимался исследованием горения и взрывов, в особенности ударных волн на больших расстояниях от источника. После окончания войны и до 1962 г. он работал над решением различных задач, в том числе — изучал редкий изотоп гелия с атомной массой 3 (вместо обычной массы 4) и предсказал существование нового типа распространения волн, известного под названием — «нулевой звук».

В конце 1940-х — начале 1950-х годов академик Лев Давидович Ландау руководил группой теоретиков, которые проводили фантастические по сложности расчеты ядерных и термоядерных цепных реакций. Эта работа осуществлялась в рамках проекта создания водородной бомбы. В 1953 году, когда первая советская термоядерная бомба прошла испытания, ее главные создатели, в том числе — и Ландау, получили высокие государственные награды.

В 1946 г. он был избран в Академию наук СССР. Это событие не стало для него «экстраординарным». Он состоял в Академии наук Дании, Нидерландов и США, в Американской Академия наук и искусств, был членом Французского физического общество, Лондонского физического и Лондонского королевского обществ.

Зимой, 7 января 1962 года, незадолго до своего 54-летия, направляясь в Дубну, чтобы поддержать друга, Лев Ландау попал в автомобильную катастрофу и получил тяжелые травмы. Врачи из Канады, Франции, Чехословакии и России боролись за его жизнь.

В Лондоне крупный иностранный издатель трудов Ландау — Максвелл, услышав о несчастье, тотчас же позвонил в Лондонский международный аэропорт и попросил задержать отправление самолета в Москву на час. «В Москве с крупнейшим физиком стряслась беда, — сказал он. — Я сам доставлю медикаменты, которые помогут спасти жизнь Ландау». Рейс по его просьбе был отложен, и с опозданием на час пассажирский лайнер вылетел из Лондона, взяв курс на Москву, неся на борту драгоценные ампулы…

В 1962 году, когда ему «за основополагающие теории конденсированной материи, в особенности — жидкого гелия» присудили Нобелевскую премию, поехать в Стокгольм он не смог. Эту премию вручил ему в Москве посол Швеции.

Казалось, Ландау выкарабкался, жизнь как будто бы постепенно возвращалась к нему. Он прожил еще шесть лет, но так и не вернулся к работе. Незадолго до кончины он сказал: «Я неплохо прожил  жизнь. Мне всегда все удавалось». Это были его последние слова…