— Если, вглядываясь в окружающую действительность, я обнаруживаю
то, чего раньше не замечал, это потом обязательно появится на холсте, в одной из
работ, — говорит художник Михаил Моргенштерн. — По-моему, из таких вот маленьких
открытий и рождается искусство…
Одна из наиболее важных, быть может, черт творчества этого
художника — абсолютная искренность. Для него нет модных стилей и модных тем. В
своих работах он пишет только о том, что его действительно волнует, и неизменно
находит для выражения своих мыслей и чувств тот пластический язык, который на
данном этапе созвучен его мировосприятию. Именно благодаря этой искренности, по
произведениям разных периодов нетрудно проследить, как от этапа к этапу, под
влиянием среды, в которой он живет, меняются его жизненные позиции и усложняются
пластические задачи. Особенно это бросается в глаза, когда сравниваешь его
картины и графические листы израильского периода с работами из «прошлой жизни»,
написанными в России…
Миша родился в Москве 16 января 1955 года. Главное воспоминания его
детства: «я — с карандашом или с кисточкой в руке…». Мучений по поводу выбора
профессии у него никогда не было. С раннего возраста он знал, что будет
художником.
Немалую, а может, и решающую роль в этом сыграл дед — художник
Аврум Моргенштерн. Профессиональными художниками были и два дедушкиных брата:
один из них разрабатывал рисунки для тканей, другой, подрабатывая ретушированием
фотографий, писал портреты и пейзажи.
Дед Аврум окончил ВХУТЕМАС (высшие учебно-технические мастерские,
где в 20-е годы обучали основам художественного ремесла живописцев и
скульпторов), учился вместе с известным советским поэтом Владимиром Маяковским.
И часто рассказывал внукам о своем студенчестве. Для Миши он стал первым
учителем рисования.
Отец Миши, Лев Аврумович Моргенштерн, хоть и выбрал профессию
литературного редактора научных текстов, тоже не был лишен художественного
дарования. В его квартире в Москве до сих пор висит на стене семейная реликвия —
большой натюрморт, написанный им по возращению с фронта (во время Второй мировой
войны он был танкистом) на распоротой и натянутой на подрамник гимнастерке.
Учился Миша в центральной московской художественной школе. Потом
окончил художественное училище «имени 1905 года» и до армии несколько месяцев
преподавал рисование в средней школе. Преподавание ему нравится и теперь, и он,
разработав собственную методику, периодически занимался этим в Москве, а потом —
и в Израиле. Руководил детскими и взрослыми изостудиями.
В армии Миша, оттачивая навыки владения художественными приемами,
какое-то время возглавлял подразделение художников, которое выполняло в части
оформительские работы, писал портреты представителей высшего и местного
командования.
После службы в армии он становится главным художником
оформительской мастерской парка при ВДНХ СССР (выставки достижений народного
хозяйства). И параллельно начинается его творческое становление. Михаил пишет
предметные композиции, пейзажи, портреты… В его даже в самых ранних,
«ученических», работах чувствуется твердость руки, свободное владение
профессиональными навыками. Теперь его холсты постепенно набирают эмоциональную
силу и глубину.
Произведения этого периода — предметны. Его увлекает решение
формальных задач. Главным становится драматургия объемов, света и тени, цвета,
оттенков. Сюжеты для него в эти годы почти ничего не значат и служат в основном
лишь поводом для исследования возможностей изобразительных средств. Этот путь
постепенно, но неизбежно, уводит художника от предметности. Еще в Москве Михаил
пишет свои первые абстрактные произведения. В колористических решениях этих
композиций сквозит нарочитая сдержанность и какая-то затаенная боль — так он
воспринимает жизнь, протекающую за его московским окном.
На каком-то этапе у него появляется интерес к решению пластических
задач в открытом пространстве. Миша устраивается на работу во всесоюзный
комбинат монументального искусства. Ездит по всей стране, оформляя экстерьеры и
интерьеры общественных зданий, объекты ландшафтной архитектуры. Делает мозаики,
витражи, рельефы, росписи, монументальные композиции. Приобретает опыт «общения»
с разнообразными материалами и объемами.
Свои картины и графику он долгое время нигде не выставляет.
Сложившаяся к тому времени среда советского так называемого «андеграунда» (не
пользовавшегося одобрением советских властей, «альтернативного» искусства),
воюющего за свое место под солнцем, его не интересует. Официально признанное,
«академическое» изображение «героической» советской реальности — ему претит. Да
и для тенденциозных выставочных комиссий он — «отщепенец».
Молчание взорвалось «перестроечной оттепелью». С 1987 года ситуация
меняется и для Моргенштерна. В Центральной московской театральной библиотеке
открывается его первая персональная выставка. Его принимают в Союз художников.
Он участвует во Всесоюзной молодежной выставке. А вскоре получает официальный
заказ на создание графических работ на тему «Пушкин в Тверском крае». За год он
пишет двадцать листов, и все они приобретены российским Министерством культуры.
Незадолго до отъезда из России более двадцати его холстов и
графических листов покупает известная в те годы московская галерея «Модерн Арт».
Оттуда его произведения едут в разные страны — в Бельгию, Люксембург и т.д.
В апреле 1991 года Миша Моргенштерн с женой и дочерью приезжает на
постоянно жительство в Израиль.
Приехав в страну, о которой так долго мечтал, Михаил оказался в
совершенно ином мире. Другие улицы, другие дома, другая скорость жизни, другой
воздух, небо, климат. Другие — солнце и луна. Под воздействием внешних перемен
меняется и мировосприятие художника.
— Раньше я полагал, — рассказывает Моргенштерн, — что живопись —
это взаимоотношение цветов, теплых и холодных. В Израиле я начал писать голубым
морем, знойным ветром, ярким палящим солнцем…
Новая среда стала для художника мощным катализатором, проявляющим
то, что долгие годы таилось в нем где-то глубоко внутри. Так под воздействием
тепла и света проступает на абсолютно чистом, казалось бы, листе — тайнопись.
«Михаил Моргенштерн вошел в израильское искусство как серьезный
профессионал, — писал о нем в своей статье израильский искусствовед Григорий
Островский. — Он пользуется репутацией одного из наиболее интересных живописцев
иерусалимской группы. Свое место художник нашел на «левом фланге» многоцветной и
разноречивой палитры израильской живописи, точнее — в стане современного
абстракционизма. Но — в его «эксклюзивном» варианте...».
Прогулки по Иерусалиму складываются в серию зарисовок, которые
становятся основой его первого иерусалимского живописного цикла — «Снег в
Иерусалиме», «Счастливый человек»… И в каждой работе — особая магия прозрачного
иерусалимского воздуха, непередаваемое ощущение бесконечности пространства.
Опыт монументалиста в Израиле пришелся весьма кстати. Не прожив в
стране и месяца, Моргенштерн получает заказ на настенную роспись в иерусалимской
школе «Дрор». Позднее он сделает еще несколько росписей в других иерусалимских
школах, по собственному проекту оформит интерьеры ресторана в здании «Мигдаль
а-Ир» и бизнес-центра на улице Кинг-Джордж…
В первые же дни пребывания в Иерусалиме Миша встречается с
приехавшим ранее художником Борисом Карафеловым, который везет его в Маале
Адумим — к живописцу Михаилу Яхилевичу, возглавлявшему тогда творческую группу
художников под названием «Месилот». Моргенштерна включают в состав группы, и он
попадает в водоворот художественной жизни. Его принимают в международную
Ассоциацию художников и скульпторов. С группой он участвует в выставках в
Иерусалиме, Тель-Авиве, Хайфе… Его работы отправляются в выставочное «турне» по
городам США и Европы. Позднее, в 2002 году, по приглашению еврейского
религиозного благотворительного фонда, организовавшего выставку израильских
художников, он сам едет в Бостон.
В 1992 году Михаил подает свои холсты на традиционный
Всеизраильский художественный конкурс «Иш-Шалом». На самом деле было два
конкурса: один — для вновь прибывших, другой — для художников, «коренных»
израильтян. По ошибке он приносит работы на второй конкурс и одерживает победу,
став лауреатом первой премии. Особо комиссия отметила его произведение «Ясное
утро» — с объемами, выступающими над поверхностью и за рамки картины.
В Иерусалиме семья Моргенштернов прожила только три месяца. И все
это время Миша, считая, что вновь прибывшие не вправе рассчитывать на «тепличные
условия», которые создали для них те, кто строил страну, искал поселение, в
котором могли бы принять их семью.
В конце июля 1991-го Моргенштерны переехали в религиозный иешув
Псагот, неподалеку от Иерусалима. Этот переезд (в Псаготе их семья живет и
сейчас) открыл в его жизни совершенно новую страницу, которая, разумеется,
отпечаталась и в его творчестве.
Дело в том, что на тот момент о еврейской традиции он имел весьма
приблизительное представление. И в ишув их взяли только потому, что религиозной
была его 13-летняя дочь, которая еще в Москве наотрез отказалась учиться в
обычной общеобразовательной школе и поступила в еврейскую, при синагоге.
Оказавшись в религиозной среде (религиозными в основном были,
кстати сказать, и члены группы «Месилот»), Миша, всегда гордившийся своим
еврейством, начал изучать основы еврейской традиции и постепенно узнавать, как в
действительности устроен мир.
Потом — первый в его жизни настоящий шаббат (по впечатлениям
от этого события он написал картины «Ясное утро» и «Разговор о Торе», «Авдала» —
разделение между шаббатом и буднями), первая молитва в синагоге, высокие
окна которой какое-то время спустя Михаил украсит витражами…
Его работы становятся своеобразной «летописью семьи», а вместе с
тем — исследованием еврейской традиции и еврейских обычаев.
Вот дочь выходит замуж. И Миша по впечатлениям этого торжественного
дня создает цикл живописных холстов: «Фарбренген» — группа мужчин собралась,
чтобы вместе принять важное решение, составить кетубу (брачный контракт),
«Благословенный день» (хупа, церемония бракосочетания)… На свет
появляется первая внучка (образ внучки Сары запечатлен в картине «Заповедник»).
А вот — внуку Йосефу исполняется три года, и по еврейскому обычаю ему впервые
подстригают волосы (светлые ощущения, которые испытал Миша, наблюдая за внуком,
впервые прилюдно читающим буквы ивритского алфавита, переданы в работе
«Опшерн»)…
Эти красочные, эмоциональные рассказы Михаила Моргенштерна не имеют
ни малейшего отношения к литературе. Они — из области иных «знаковых систем».
Здесь главное — уловить тот эмоциональный накал, который проявляется в
стремлении автора передать красоту и возвышенность нашей традиции, почувствовать
импульс соприкосновения с духовностью.
— Пластическое искусство, — объясняет Миша, — как и музыка,
обращено не столько к человеческому сознанию, сколько к эмоциям. Только его язык
— не звуки, но — цвет и форма. Многому учит художника еврейская традиция. В
частности, тому, что цвет — категория духовности. Исследования многих наших
Учителей прошлого посвящены изучению взаимосвязи цвета с явлениями
действительности. И мы узнаем, что голубой — цвет бесконечности, красный — цвет
материального мира, в котором мы живем. Белый — цвет очищения, черный —
преобразования материи. А зеленый — цвет начала всего, цвет объятия. Это для
художника — очень ценное открытие.
В израильских работах Михаила Моргенштерна очень важен сюжет. Они —
реалистичны, но лишены привычной визуальной «конкретики». Попытки найти в них
литературные ассоциации или разглядеть предметные очертания — мешают их
восприятию. На произведения этого художника надо просто смотреть — впитывая
исходящую от них духовную силу, заряжаясь их «энергетикой» и настроением. Только
так можно понять язык, которым он пользуется, и задачи, которые он перед собой
ставит…
